На 16 октября 1941 года пришелся пик Московской паники — одной из мрачных страниц Великой Отечественной войны. Немецкие войска только что взяли Калугу и Боровск, и продолжали наступление на советскую столицу. Положение казалось многим критическим. Из Москвы начали эвакуацию органов власти и предприятий, которая вскоре переросла в паническое бегство и хаос. Как москвичи воспринимали врага у ворот и почему Сталин сказал, что «могло быть и хуже» — в материале «Газеты.Ru».
«Как принимают немцев наши мужички»
В первые месяцы Великой Отечественной войны в Москве царили смешанные настроения. После того как нарком иностранных дел Вячеслав Молотов в полдень 22 июня 1941 года объявил, что нацистская Германия напала на Советский Союз, на заводах столицы прошли митинги.
«Весь рабочий класс, все колхозное крестьянство, вся советская интеллигенция поднимутся на великую отечественную войну и окажут полную поддержку нашей любимой Красной Армии», — решил рабочий коллектив завода «Каучук». Множество москвичей было настроено решительно — в народное ополчение записалось более 145 тыс. человек (из 4 млн населения Москвы).
Но большая часть жителей Москвы просто-напросто была напугана быстрым продвижением немцев к городу. 19-летний студент Марк Поповский записывал в октябре 1941 года в дневнике, что завалил экзамен по анатомии, потому что ему не хотелось учиться — из-за мыслей о войне.
«Настроение мерзкое. Москву обходят. Появилось калининское направление. Дорого бы отдал, чтобы посмотреть, что делают и как принимают немцев наши мужички … С. показал мне начерченную схему движения немцев, их расположения и расположения наших промышленных районов. Стало просто страшно. А завтра контрольная по биологии, послезавтра по латыни, через 2 дня семинар по марксизму, а … а ну их к черту. Всё равно учить некогда».
«Ввиду неблагополучного положения»
К октябрю 1941 года немцы уже взяли Калугу, рвались к Москве по Волоколамскому шоссе, взяли в плен более 688 тыс. советских солдат в огромных «котлах» под Вязьмой и Брянском. Однако сопротивлявшиеся в окружении части Красной Армии смогли задержать немцев, и дать время для формирования новых дивизий для обороны Москвы.
Войска «тонкой красной линией» были растянуты на самых опасных для танковых прорывов вермахта направлений. Дивизия «панфиловцев», например, держала участок шириной в 41 км — вместо предусмотренных 12 км. Самолеты Люфтваффе совершали налеты на Москву, сбрасывая фугасные и зажигательные бомбы. Их жертвами стали сотни москвичей.
15 октября Государственный комитет обороны «ввиду неблагополучного положения в районе Можайской оборонительной линии» постановил эвакуировать Москву. Иностранные дипмиссии попросили эвакуироваться в Куйбышев – бывшую Самару. Эвакуировали также Президиум Верховного Совета СССР, правительство.
«Товарищ Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке», — говорилось в постановлении.
Генштабу было предписано уезжать в Арзамас, а чекистам и милиционерам было приказано в случае прорыва немцев к Москве «произвести взрыв предприятий, складов и учреждений, а также все электрооборудование метро (исключая водопровод и канализацию».
Доктор исторических наук, заведующий научно-методическим отделом Музея Победы Станислав Давыдов в своей научной статье отмечал, что по Москве стали циркулировать панические слухи:
«Немцы сбросили парашютный десант за Крестовской заставой», «Все железнодорожные пути и узловые станции давно разбомблены», «Немцы в Филях» и проч.»
Он же приводит воспоминания очевидцев, что Москву 16 октября 1941 года охватила паника. Утром по радио объявили, что на фронте положение дел ухудшилось. К тому же, уже весь город знал, что столицу покидает начальство.
«Я выхожу во двор — ну, во-первых, я так смотрю на помойку — у нас так отдельно там между домами. На помойке стоят тома: Ленин, Карл Маркс – в общем, все… бюсты Ленина, Сталина стоят. Так выхожу на улицу — едут грузовики, и там стоя люди едут, уезжают. Идут с рюкзаками. Я как запомнила: женщина, рюкзак и кружечка у нее. В общем, все. Начальства не было», — рассказывала одна москвичка.
Другие очевидцы отмечали, указывает Давыдов, что в Москве чувствовалось «какое-то напряжение», плохо функционировал транспорт. 16 октября стало единственным днем в истории метрополитена, когда он не работал — а на перегонах уже начали рубить электрокабели. Не ходили трамваи, по улицам метались обеспокоенные и напуганные люди.
«На улицах масса народу с вещами, с поклажей: идут, едут, лица измученные и злые. Везут и тащат на плечах вещи и в детских колясочках, и на грузовиках с прицепом; несут и везут вещи: и одежду, и штору, и портреты, в трамвай лезут с ножными швейными машинками, какими-то шкафчиками…», — отмечали свидетели паники.
Многие понимали, что немцы могут ворваться в Москву, и на восток от города потянулись вереницы грузовиков и пеших беженцев. У магазинов образовались огромные очереди, товары по талонам выдавали на месяц вперед, зарплаты рабочим выдавались также на месяц вперед. А случалось, что не выдавали — потому что Госбанк с наличными деньгами уже эвакуировался. Валентина Гризодубова вспоминала, что на одном из заводов «директор уехал и забрал деньги, не хватило выдать зарплату».
Бывали случаи, когда к востоку от Москвы грузовики грабили местные рабочие, сообщает «Коммерсантъ» со ссылкой на документы НКВД.
«Группа лиц из числа рабочих завода #219 (Балашихинский район) 16 октября с. г. напала на проезжавшие по шоссе Энтузиастов автомашины с эвакуированными из г. Москвы и начала захватывать вещи эвакуированных. Группой было свалено в овраг шесть легковых автомашин. В рабочем поселке этого завода имеют место беспорядки, вызванные неправильными действиями администрации и нехваткой денежных знаков для выплаты зарплаты».
Грабежи и мародерство начались и в самой столице. Многие «штурмовали» Казанский вокзал, пытаясь попасть на уходившие из Москвы поезда. Главный редактор газеты «Красная Звезда» Давид Ортенберг вспоминал, что его корреспонденты, побывавшие в разных районах Москвы, передавали «о людях, которые, боясь опасности или усомнившись в силе Красной Армии, добыв всеми правдами и неправдами пропуска или без пропусков, штурмовали Казанский вокзал; о тех, кто, погрузив в служебные машины всякий свой домашний скарб, устремились на восток, осаждая контрольно-пропускные пункты на Рязанском и Егорьевском шоссе; о брошенных складах с имуществом и продуктами».
Писатель Константин Симонов о московской панике 16 октября 1941 писал, что «…многие в Москве в этот день были в отчаянии готовы поверить, что завтра в нее войдут немцы». Хаос царил в здании ЦК ВКП(б) на Старой площади — там были выломаны ящики из столов, раскиданы бланки и служебные документы, в том числе — с грифом «секретно».
Историк Станислав Давыдов отмечает, что обострился бытовой антисемитизм. НКВД сообщал о слесаре Некрасове, который похитил с грузчиком Гавриловым спирт со склада, организовал пьянку и «17 октября проводил около гаража завода групповую контрреволюционную агитацию погромного характера, призывал рабочих уничтожать евреев».
Писатель Аркадий Первенцев в дневнике записывал, что рабочие были вне себя из-за задержек зарплаты, и «если бы немцы знали, что происходит в Москве, они бы 16 октября взяли город десантом в пятьсот человек. Москва находилась на пути восстания! И 16 октября ни один голос не призвал народ к порядку».
Секретарь Союза писателей СССР Александр Фадеев сообщал, что поэт Василий Лебедев-Кумач, автор слов песни «Священная война», привез на вокзал «два пикапа вещей, не мог погрузить их в течение двух суток и психически помешался».
Супруга Лебедева-Кумача же утверждала, что тот, увидев в газетном ларьке портрет Сталина, «заорал диким голосом: «Что же ты, сволочь усатая, Москву сдаешь!». Поэта-песенника впоследствии лечили в психиатрической больнице НКВД в Казани.
Конец паники
Довольно быстро панику смогли остановить.
По воспоминаниям наркома авиапрома Алексея Шахурина, Сталин днем 16 октября в Кремле заявил на совещании по поводу паники «Это ничего. Я думал, будет хуже».
В тот же день Сталин приказал, отмечает Шахурин, чтобы работу трамвая и метро наладили немедленно, булочные, столовые и поликлиники — открыли снова, а городские власти обратились к горожанам.
Глава Москвы, первый секретарь столичного горкома и обкома ВКП(б) Александр Щербаков 17 октября выступил по радио, призвал соблюдать выдержку и бросить все силы на защиту столицы. Он подчеркнул, что сдавать город никто не будет.
Еще больший эффект оказало радиовыступление главы исполкома Моссовета Василия Пронина. Он не стал отрицать панические настроения, но предупредил — паникеры и мародеры будут наказаны.
«Москва была, есть и будет советской!» — подчеркнул он.
С 20 октября в Москве ввели осадное положение, по которому нарушителей порядка предписывалось привлекать к суду военного трибунала, «а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте», отмечал Станислав Давыдов.
24 октября газета «Известия» сообщала, что НКВД уничтожил «антисоветскую бандитскую группу грабителей, нападавшую на выезжавшие за город машины». Проводились и показательные расстрелы — двоих рабочих казнили якобы за подготовку диверсии на производстве, а директора одного магазина — за позволение расхитить товары со склада.
А укрепить боевой дух москвичей, добавляет историк Давыдов, помог парад в честь 24-й годовщины Октябрьской революции 7 ноября. Жители столицы были впечатлены торжественным шествием войск по Красной площади.
«После парада настроение совершенно изменилось. В очереди другие разговоры, появилась уверенность», — говорили очевидцы.
Что думаешь? Комментарии